Неточные совпадения
Когда старик опять встал, помолился и лег тут же под кустом, положив себе под изголовье травы, Левин сделал то же и, несмотря на липких, упорных на солнце мух и козявок, щекотавших его потное лицо и
тело, заснул тотчас же и
проснулся, только когда солнце зашло на другую сторону куста и стало доставать его.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра,
проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное
тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
— Чшш! — произнесла татарка, сложив с умоляющим видом руки, дрожа всем
телом и оборотя в то же время голову назад, чтобы видеть, не
проснулся ли кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
Он вспомнил это, когда,
проснувшись, лежал в пуховой, купеческой перине, вдавленный в нее отвратительной тяжестью своего
тела.
Самгина толкала, наваливаясь на его плечо, большая толстая женщина в рыжей кожаной куртке с красным крестом на груди, в рыжем берете на голове; держа на коленях обеими руками маленький чемодан, перекатывая голову по спинке дивана, посвистывая носом, она спала, ее грузное
тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и,
просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
Я уж не помню, как мы выехали. Несколько часов сряду я проспал скрюченный и
проснулся уже верст за десять за Сергиевским посадом, чувствуя боль во всем
теле.
Однажды я заснул под вечер, а
проснувшись, почувствовал, что и ноги
проснулись, спустил их с кровати, — они снова отнялись, но уже явилась уверенность, что ноги целы и я буду ходить. Это было так ярко хорошо, что я закричал от радости, придавил всем
телом ноги к полу, свалился, но тотчас же пополз к двери, по лестнице, живо представляя, как все внизу удивятся, увидав меня.
— Таковые размышления толико утомили мое
тело, что я уснул весьма крепко и не
просыпался долго.
Сергей не хотел будить дедушку, но это сделал за него Арто. Он в одно мгновение отыскал старика среди груды валявшихся на полу
тел и, прежде чем тот успел опомниться, облизал ему с радостным визгом щеки, глаза, нос и рот. Дедушка
проснулся, увидел на шее пуделя веревку, увидел лежащего рядом с собой, покрытого пылью мальчика и понял все. Он обратился было к Сергею за разъяснениями, но не мог ничего добиться. Мальчик уже спал, разметав в стороны руки и широко раскрыв рот.
Он прилег на диване, заснул и проспал таким образом часов до четырех, и когда
проснулся, то чувствовал уже положительную боль в голове и по всему
телу легонькой озноб — это было первое приветствие, которое оказывала ему петербургская тундра.
Юлия, видя, что он молчит, взяла его за руку и поглядела ему в глаза. Он медленно отвернулся и тихо высвободил свою руку. Он не только не чувствовал влечения к ней, но от прикосновения ее по
телу его пробежала холодная и неприятная дрожь. Она удвоила ласки. Он не отвечал на них и сделался еще холоднее, угрюмее. Она вдруг оторвала от него свою руку и вспыхнула. В ней
проснулись женская гордость, оскорбленное самолюбие, стыд. Она выпрямила голову, стан, покраснела от досады.
Ночь он провел тяжело и нудно. Сначала долго не мог заснуть, потом ежеминутно
просыпался. На тусклом зимнем рассвете встал очень рано с тяжестью во всем
теле и с неприятным вкусом во рту.
Он
проснулся с таким чувством, будто его руки, ноги, спина и все
тело избиты до синяков.
Матвей
проснулся, раскрыл глаза, понял и вздрогнул всем
телом. Дэбльтоун! Он слышал это слово каждый раз, как новый кондуктор брал билет из-за его шляпы, и каждый раз это слово будило в нем неприятное ощущение. Дэбльтоун, поезд замедлил ход, берут билет, значит, конец пути, значит, придется выйти из вагона… А что же дальше, что его ждет в этом Дэбльтоуне, куда ему взяли билет, потому что до этого места хватило денег…
Он прямо, самым грубым словом выражает весь тот ужас преступления, к которому готовятся люди, поступающие в солдаты, всю ту пучину унижения, до которой они доходят, обещаясь в повиновении. Он, как смелый гипнотизатор, пробует степень усыпления загипнотизированного: приставляет ему к
телу раскаленное железо,
тело шипит и дымит, но усыпленный не
просыпается.
Кожемякин не верил, что Марфу можно бить, но в то же время у него
просыпалась тихая жалость к этому здоровому
телу, и он думал...
Проснулись птицы, в кустах на горе звонко кричал вьюрок, на горе призывно смеялась самка-кукушка, и откуда-то издалека самец отвечал ей неторопливым, нерешительным ку-ку. Кожемякин подошёл к краю отмели — два кулика побежали прочь от него, он разделся и вошёл в реку, холодная вода сжала его и сразу насытила
тело бодростью.
Инсаров
проснулся поздно, с глухою болью в голове, с чувством, как он выразился, безобразной слабости во всем
теле. Однако он встал.
— Ты хорошо спишь. А я — вздремнул немного, ночью
проснулся, — вдруг
тело рядом! Помню, что Таньки нет, а про тебя забыл. Тогда показалось мне, что это тот лежит. Пришёл и лёг — погреться захотелось…
Глаза мои смыкались от усталости; и прежде, чем Андрей окончил свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я
проснулся — вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!.. бога ради, тише! Не говорите ни слова». Это был мой Андрей, который, дрожа всем
телом, продолжал мне шептать на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»
Открыв глаза, я повернулся и сладко заложил руки под щеку, намереваясь еще поспать. Меж тем сознание тоже
просыпалось, и, в то время как
тело молило о блаженстве покоя, я увидел в дремоте Молли, раскалывающую орехи. Вслед нагрянуло все; холодными струйками выбежал сон из членов моих, — и в оцепенении неожиданности, так как после провала воспоминание явилось в потрясающем темпе, я вскочил, сел, встревожился и протер глаза.
Я
просыпаюсь после полуночи и вдруг вскакиваю с постели. Мне почему-то кажется, что я сейчас внезапно умру. Почему кажется? В
теле нет ни одного такого ощущения, которое указывало бы на скорый конец, но душу мою гнетет такой ужас, как будто я вдруг увидел громадное зловещее зарево.
Это становилось несносно; хотелось во что-нибудь вслушиваться, что-нибудь понять и
проснуться, но развинченное
тело лежало пластом, и всякие трезвые впечатления были чужды больной моей голове.
Но брат, должно быть, не слышал его слов, оглушённый своими мыслями; он вдруг тряхнул угловатым
телом, точно
просыпаясь; ряса потекла с него чёрными струйками, кривя губы, он заговорил очень внятно и тоже как будто сердясь...
Ложится на песок или на кучу стружек и быстро засыпает. В зеленоватом небе ласково разгорается заря; вот солнце хвастливо развернуло над землёю павлиний хвост лучей и само, золотое, всплыло вслед за ним;
проснулись рабочие и, видя распростёртое, большое
тело, предупреждают друг друга...
На эти отчаянные вопли около повозки собралось человек десять, и длинное
тело дьякона Органова, наконец, было извлечено из повозки и положено прямо на траву. Это интересное млекопитающее даже не соблаговолило
проснуться, а только еще сильней захрапело.
Уснул, спал и
проснулся очень поздно. Голова болит; в
тело точно свинцу налили. Я долго не могу раскрыть глаз, а когда раскрываю их, то вижу мольберт — пустой, без картины. Он напоминает мне о пережитых днях, и вот все снова, сначала… Ах боже мой, да надо же это кончить!
Часу в шестом Перепетуя Петровна
проснулась и пробыла несколько минут в том состоянии, когда человек не знает еще хорошенько,
проснулся он или нет, а потом старалась припомнить, день был это или ночь; одним словом, она заспалась, что, как известно, часто случается с здоровыми людьми, легшими после сытного обеда успокоить свое бренное
тело.
После обеда актеры спали тяжелым, нездоровым сном, с храпеньем и стонами, спали очень долго, часа по четыре, и
просыпались только к вечернему чаю, с налитыми кровью глазами, со скверным вкусом во рту, с шумом в ушах и с вялым
телом.
Он
проснулся от холодной сырости, которая забралась ему под одежду и трясла его
тело. Стало темнее, и поднялся ветер. Все странно изменилось за это время. По небу быстро и низко мчались большие, пухлые, черные тучи, с растрепанными и расщипанными белыми краями. Верхушки лозняка, спутанные ветром, суетливо гнулись и вздрагивали, а старые ветлы, вздевшие кверху тощие руки, тревожно наклонялись в разные стороны, точно они старались и не могли передать друг другу какую-то страшную весть.
Он замолчал и весь согнулся, низко опустив голову. Несколько минут конокрады сидели, не говоря ни слова, не двигаясь. Вдруг Бузыга содрогнулся всем
телом, точно
просыпаясь от каких-то страшных грез, и шумно вздохнул.
Когда же Василий Андреич, садясь на лошадь, покачнул сани, и задок, на который Никита упирался спиной, совсем отдернулся и его полозом ударило в спину, он
проснулся и волей-неволей принужден был изменить свое положение. С трудом выпрямляя ноги и осыпая с них снег, он поднялся, и тотчас же мучительный холод пронизал всё его
тело. Поняв, в чем дело, он хотел, чтобы Василий Андреич оставил ему ненужное теперь для лошади веретье, чтобы укрыться им, и закричал ему об этом.
— Владычица моя! — прошептал Ордынов, дрогнув всем
телом. Он опомнился, заслышав на себе взгляд старика: как молния, сверкнул этот взгляд на мгновение — жадный, злой, холодно-презрительный. Ордынов привстал было с места, но как будто невидимая сила сковала ему ноги. Он снова уселся. Порой он сжимал свою руку, как будто не доверяя действительности. Ему казалось, что кошмар его душит и что на глазах его все еще лежит страдальческий, болезненный сон. Но чудное дело! Ему не хотелось
проснуться…
Пяти-шестилетний Анатоль был свидетелем грубых, отвратительных сцен; нервный и нежный мальчик судорожно хватался за платье матери и не плакал, а после ночью стонал во сне и,
проснувшись, дрожа всем
телом, спрашивал няню: «Папаша еще тут, ушел папаша?» Марья Валериановна чувствовала необходимость положить предел этому и не знала как. Обстоятельства, как всегда бывает, помогли ей.
Однажды утром он
проснулся и с ужасом убедился в том, что всю правую сторону его
тела разбил паралич.
Лев спал. Мышь пробежала ему по
телу. Он
проснулся и поймал ее. Мышь стала просить, чтобы он пустил ее; она сказала: «Если ты меня пустишь, и я тебе добро сделаю». Лев засмеялся, что мышь обещает ему добро сделать, и пустил ее.
Мерно качаясь, двигаются носилки. Это мерное движение убаюкивает меня. Я то
проснусь, то снова забудусь. Перевязанные раны не болят; какое-то невыразимо отрадное чувство разлито во всем
теле…
Я
проснулся с болью в темени: вероятно, он таки пытался Меня откупорить! Мой гнев был так велик, что я не улыбнулся, не вздохнул лишний раз и не пошевельнулся, — Я просто и спокойно еще раз убил Вандергуда. Я стиснул спокойно зубы, сделал глаза прямыми, спокойными, вытянул мое
тело во всю длину — и спокойно застыл в сознании моего великого Я. Океан мог бы ринуться на Меня, и Я не шевельнул бы ресницей — довольно! Пойди вон, мой друг, Я хочу быть один.
Андрей Иванович
проснулся к вечеру. Он хотел подняться и не мог: как будто его
тело стало для него чужим и он потерял власть над ним. Александра Михайловна, взглянув на Андрея Ивановича, ахнула: его худое, с ввалившимися щеками лицо было теперь толсто и кругло, под глазами вздулись огромные водяные мешки, узкие щели глаз еле виднелись сквозь отекшее лицо; дышал он тяжело и часто.
Мещанин Михаил Петров Зотов, старик лет семидесяти, дряхлый и одинокий,
проснулся от холода и старческой ломоты во всем
теле. В комнате было темно, но лампадка перед образом уже не горела. Зотов приподнял занавеску и поглядел в окно. Облака, облегавшие небо, начинали уже подергиваться белизной, и воздух становился прозрачным, — стало быть, был пятый час, не больше.
Испуг юркнул в душу. Пора
проснуться! Я быстро разбудил себя и открыл глаза. Чуть светало. Сердце билось медленными сильными ударами. Я сел на постели и вслушивался в туманный ужас в своем
теле.
Никита
проснулся весь в холодном поту и, когда захотел приподняться, почувствовал такую страшную слабость и ломоту во всем
теле, что еле живой доплелся до дома отца Николая. Предчувствие близкой неизбежной смерти не оставляло его с момента пробуждения в лесу.
Пьер
проснулся 3-го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его
тело, и на душе было смутное сознание чего-то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Тяжело было в сновидениях только то, что большей частью он
просыпался в тот момент, когда вот-вот должно было совершиться то, к чему он стремился, чего желал. Вдруг толчок сердца — и вся радостная обстановка исчезала; оставалось мучительное, неудовлетворенное желание, опять эта с разводами сырости серая стена, освещенная лампочкой, и под
телом жесткая койка с примятым на один бок сенником.
А потом опять бричка, и колокольчики, и долгая-долгая дорога… так я заснул,
проснулся на мгновение, вздрогнув от чего-то всем
телом, увидел кружок, услышал Сашенькин голос — и окончательно погрузился в крепчайший сон.